Лебиус вскинул брови:

– Больше не надо. Голем создавался по образу и подобию человека. Я лишь убрал лишнее – потребное человеку, но не нужное механическому рыцарю, поднятому при помощи магии. А все, что осталось, проверено веками. Два глаза лучше, чем три или четыре. Ибо для трех и четырех глаз потребуется создавать другую боевую машину, которая, обретя больший обзор, утратит при этом прочие преимущества человекоподобного голема.

Лебиус вновь склонился над чаном, осторожно положил глаз обратно.

– А вот еще…

Когда перепачканные пальцы вновь вынырнули из пузырящейся жижи, магиер держал в руке нечто красное, крупное – с кулак Альфреда, а то и больше, овитое толстыми тугими сосудами и гибкими металлическими лентами, пронизанное иглами и трубками. Пульсирующее… Сжимающееся и разжимающееся, с отчетливым хлюпаньем выплескивающее из срезов артерий густую влагу вперемешку с воздухом.

– Сердце, – торжественно провозгласил Лебиус. – Идеальная машина, гоняющая живительные токи по всему телу. Великая загадка и великое благо. Неутомимый самодостаточный насос, воспроизвести который, как и глаз, тоже чрезвычайно затруднительно. Но вот использовать… Магия может остановить человеческое сердце, а может заставить его биться вечно, до конца времен разнося кровь, или… – Магиер улыбнулся: – Или то, что эту кровь заменяет в более надежной и прочной, нежели хрупкий человеческий организм, конструкции. Достаточно лишь укрепить человеческое сердце, и ему не будет износа. Магиерскому искусству и механике такое под силу.

Чужое живое сердце, запущенное навечно, все билось и билось в руке Лебиуса…

Альфред Оберландский поморщился. Одно дело – рубить врага в битве, вспарывать чрево у жителей захваченного селения, кромсать человеческие тела в пыточной. И совсем другое – вот здесь. Вот так…

Так он еще не привык.

ГЛАВА 29

– Или вот… – а Лебиус и не думал останавливаться.

На этот раз магиер опустил в чан обе руки. Чтобы извлечь…

И не сразу-то поймешь что. Большое, омерзительно-серое, склизкое, обтянутое сморщенной пленкой с частыми металлическими вкраплениями, покрытое бугорками и извилистыми складками. Увесистое.

– А эта-то пакость для чего понадобилась? – скривил губы маркграф.

– Вовсе не пакость, ваша светлость, – колдун плотоядно оскалился. – Это мозг. Человеческий мозг. Можно сказать, вершина творения. Ни сложнейшая механика, ни могущественнейшая магия не способны создать ничего подобного. И не создадут ни-ког-да.

Последняя фраза в устах колдуна прозвучала твердо и уверенно.

– Мозг? – протянул Альфред – И какой в нем прок? Что в нем такого особенного?

– Мозг позволяет голему осознавать отдаваемые ему приказы и верно исполнять их. Именно эта, как вы изволили выразиться, «пакость» руководит действиями тела, которое вы видите сейчас перед собой. Именно благодаря ей голем ходит, бегает, сражается. И видит мир вокруг – как привычно человеку, кстати, – двумя глазами. И даже в некотором роде мыслит. Не так вольно, как мы с вами, разумеется, но…

– А я-то полагал, что основное предназначение мозга – выделение соплей при простуде, [13] – фыркнул маркграф. – Впрочем, тебе виднее.

Преодолевая брезгливость, Альфред подошел поближе к булькающему котлу.

– Этак ты скажешь, колдун, что в твоем чане с потрохами плавает и душа бедняги фон Нахтстлиха?

Лебиус покачал головой. Маркграфу показалось – с сожалением.

– Нет, ваша светлость. Я за свою жизнь вскрыл немало тел, но ни в одном из них не обнаружил ничего, что могло бы попасть под определение «душа». Хотя искал очень тщательно. Вы же знаете мою дотошность.

– Знаю, – нахмурился Альфред Оберландский. – Однако ничуть не удивлен тем, что твои поиски не увенчались успехом. Душа навеки отлетает от умирающего тела. Некромантии же и черному чародейству подвластна лишь бренная оболочка. Душу не вернуть обратно никакой магией. И уж тем более ее не вогнать в мертвую машину, набитую человеческими внутренностями.

– Но ведь нам сейчас и не нужна душа голема, не так ли? – пряча глаза, вкрадчиво спросил магиер. – Бездушная и покорная машина для убийств гораздо удобнее в использовании, нежели самый верный и преданный одушевленный слуга. Насколько я понимаю…

– Ты понимаешь правильно, Лебиус, – ответил Альфред. – Только вот насчет того, насколько эта машина будет послушной…

– Вы сомневаетесь, ваша светлость? Даже после испытания нидербургским турниром?

– О, турнир прошел великолепно – тут мне сказать нечего. Но я знаю, что произошло в Прагсбурге. Твой первый глиняный голем взбесился.

– Позволю заметить, это был мой первый голем, – что-то похожее на досаду прозвучало в словах Лебиуса. – Самый первый выпад меча вашей светлости тоже, вероятно, не был смертельным.

– Не был, – вынужден был признать Альфред. – Зато теперь… Хочешь убедиться, магиер?

Пальцы маркграфа коснулись эфеса – на поясе, слева. Лебиус отступил на шаг.

– Простите, ваша светлость, я вовсе не хотел вас обидеть. Я всего лишь хотел сказать, что не имею склонности повторять совершенные однажды ошибки.

– И какую же ошибку ты допустил тогда, в Прагсбурге?

Лебиус печально вздохнул:

– Я не обратил голема в прах, когда нужда в нем пропала, а просто временно упокоил его. Мне было жаль своих трудов, а мой тогдашний помощник-Вольно или невольно, случайно или сознательно, но он пробудил и поднял глиняного человека.

– Талантливый малый, – процедил Альфред, ощутив мимолетную зависть к незнакомому подмастерью магиера. Самому ему едва ли удалось бы поднять голема без помощи Лебиуса.

– Талантливый? – Магиерский капюшон качнулся. Вправо, влево. – Я бы так не сказал. Поднять-то он голема поднял. Но подчинить себе не смог. А потому погиб первым. Ибо голем, над которым не довлеет воля хозяина, подобен разрушительной стихии. Безумной и бездумной. С тех пор я редко беру себе в помощники обычных людей, подверженных пагубным страстям и соблазнам.

Альфред хмыкнул. На «необычных» помощников магиера он уже насмотрелся. Лебиус усмешку господина заметил. Пояснил:

– Иногда, случается, я могу прибегнуть и к помощи обычного живого человека. Но такие даже в малые магилабор-залы попадают крайне редко. В качестве прислуги и работников – редко, я имею в виду. – По губам Лебиуса тоже скользнула легкая улыбка. – В ином качестве – как опытные образцы или рабочее сырье – сколько угодно. В главную же мастераторию простые люди не входят вовсе. А сюда, в эту потаенную залу, так и подавно. К вам, наша светлость, это, разумеется, не относится, – быстро добавил магиер.

– Ну-ну, – скривился маркграф.

Еще бы относилось…

– Своих ближайших помощников, которые имеют доступ к големам и к основным процессам по их производству, я… м-м-м… готовлю сам. Таких помощников, как мне нужно, каким можно доверять, на кого можно полностью положиться. В некромантии есть один ритуал. Сначала особым образом умертвить человека, после особым же способом его воскресить, разупокоить. В итоге получаются тупые, но покорные слуги, годные для черновой или механической, не требующей творческого подхода работы и полностью лишенные собственной воли. Тоже что-то вроде големов – только слабосильных и недолговечных. А голем голема не поднимет, ваша светлость. Так что не бойтесь бунта стальных рыцарей. В этом мире больше следует опасаться людей из плоти и крови.

– Пожалуй, ты прав, колдун, – согласился маркграф. – Но скажи, как тебе удалось заставить жить человеческие органы в металле? Как ты смог спаять в единое целое сталь и плоть?

– Это очень сложно.

– Объясни, хотя бы в общих чертах, – потребовал Альфред.

– Черная магия, некромантия и механика, ваша светлость, – пожал плечами Лебиус. – И практика. Долгие годы практики. Я много экспериментировал, пересаживая части людей, птиц, животных, рыб и насекомых. И я добился определенных успехов в этой области…